В результате этого первого исцеления, признанного чудом, Нефрет стала героиней селения. Крестьяне пришли к ней за советом, как бороться с вредителями, угрожающими полям и огородам, а именно кузнечиками и саранчой, но девушка предпочла бороться с другим бедствием, в котором видела причину кожной инфекции у детей и взрослых, – мухами и комарами. Их развелось так много из-за того, что в селении был пруд со стоячей водой, который уже три года никто не чистил. Нефрет велела его осушить, посоветовала всем жителям вычистить жилища и обработала укусы жиром иволги и свежими мазями.

Вот только один старик со слабым сердцем вызывал у нее тревогу; если ему станет хуже, придется отправить его в больницу в Фивы. Необходимость в этом отпала бы, будь у нее в распоряжении кое-какие редкие растения. Она как раз сидела у его изголовья, когда прибежал мальчишка и рассказал, что пришел какой-то незнакомец и справляется о ней.

Даже здесь Небамон не дает ей покоя! В чем еще он ее обвиняет, чего еще собирается лишить? Придется скрываться. Сельчане ее не выдадут, и посланцу старшего лекаря придется убраться восвояси.

***

Пазаир чувствовал, что ему говорят неправду; собеседники явно знали имя Нефрет, хоть и молчали. Предоставленное само себе, маленькое селеньице с домами, открытыми всем ветрам пустыни, боялось вторжения извне; двери перед ним закрывались одна за другой.

Раздосадованный, он уже было собрался уходить, как вдруг увидел женскую фигурку, направлявшуюся к каменистым холмам.

– Нефрет!

Она в изумлении обернулась, узнала Пазаира и пошла ему навстречу.

– Судья Пазаир… что вы здесь делаете?

– Я хотел с вами поговорить.

Солнце играло в ее глазах. Кожа потемнела от постоянного пребывания на воздухе. Пазаиру хотелось излить ей свои чувства, рассказать, что творится в душе, но никак не удавалось выдавить из себя первое слово признания,

– Пойдемте на вершину холма.

Он пошел бы за ней на край земли, на дно морское, в самую глубь преисподней. Идти бок о бок, сидеть совсем рядом, слышать ее голос – это были упоительные моменты настоящего счастья.

– Беранир мне все рассказал. Вы не хотите подать жалобу на Небамона?

– Бесполезно. Многие врачи обязаны ему своим положением и будут свидетельствовать против меня.

– Я обвиню их в лжесвидетельстве.

– Их слишком много, да и Небамон не позволит вам действовать.

Несмотря на теплую весеннюю погоду, Пазаира знобило. Он не удержался и чихнул.

– Вы простудились?

– Я провел ночь на улице, ждал, когда вернется Кани.

– Садовник?

– Это он вас нашел. Он живет в Фивах и возделывает собственный сад. Это шанс для вас, Нефрет: он выращивает лекарственные растения, в том числе и самые редкие!

– Делать снадобья, здесь?

– Почему нет? Ваши познания в фармакологии дают вам на это право. Вы сможете лечить тяжелобольных, и репутация ваша будет восстановлена.

– Не хочется мне затевать эту борьбу. Мне вполне достаточно моего нынешнего положения.

– Не губите свой талант. Сделайте это ради больных.

Пазаир снова чихнул.

– Вас, кстати, это касается в первую очередь. Трактаты утверждают, что насморк разрушает кости, проникает в череп и разъедает мозг. Я обязана предотвратить эту катастрофу.

Ее улыбка, такая добрая, что просто не оставалось места иронии, привела Пазаира в восхищение.

– Так вы примете помощь Кани?

– Он упрям. Если он принял решение, как я могу противиться? Ладно, займемся неотложным случаем: насморк – серьезное заболевание. Закапайте в нос пальмовый сок, а если не пройдет – женское молоко и душистую камедь.

Насморк не прошел и даже усилился. Нефрет привела судью в свое скромное жилище в самом центре селения. Поскольку появился еще и кашель, она решила применить реальгар – природный сернистый мышьяк, называемый в народе средством, «от которого расцветает сердце».

– Попытаемся пресечь развитие болезни. Сядьте на циновку и не шевелитесь.

Она давала указания, не повышая голоса, и голос был столь же мягок, как ее взгляд. Судья надеялся, что последствия простуды затянутся и он сможет долго-долго сидеть в этой скромной комнатке.

Нефрет смешала реальгар, смолу, листья дезинфицирующих растений, растерла все до пастообразного состояния и подогрела. Потом выложила массу на камень, пододвинула к судье и накрыла перевернутым горшком с отверстием в днище.

– Возьмите этот тростниковый стебель, – сказала она пациенту, – вставьте в отверстие и вдыхайте то ртом, то носом. Ингаляция вам поможет.

Даже если и не поможет, Пазаир ничего не имел против. Однако лечение оказалось эффективным. Носоглотка прочистилась, дышать стало легче.

– Озноба больше нет?

– Только усталость.

– Несколько дней советую вам побольше есть и желательно жирную пищу: мясо с кровью и растительное масло к любому блюду. И отдохнуть бы немного не помешало.

– Вот это мне вряд ли удастся.

– Что привело вас в Фивы?

Ему захотелось крикнуть: «Вы, Нефрет, только вы одна!», – но слова застряли в горле. Он был уверен, что от нее не ускользнула его страсть, и ждал, что она, быть может, даст повод ее высказать, однако не желал смущать безмятежное спокойствие девушки, боясь, как бы она не осудила его безумие.

– Возможно, убийство или несколько убийств.

Он почувствовал, как она разволновалась из-за трагедии, не имевшей к ней никакого отношения. Имел ли он право впутывать ее в дело, суть которого не ясна ему самому?

– Я вам полностью доверяю, Нефрет, но не хочу докучать своими заботами.

– Вы ведь обязаны молчать?

– До тех пор, пока не приду к определенному выводу.

– Убийства… это и есть ваш вывод?

– Мое глубокое убеждение.

– Сколько лет уже не совершалось ни одного убийства!

– Пять воинов-ветеранов, составлявшие почетную стражу сфинкса, погибли, упав с головы статуи в ходе проверки ее состояния. Несчастный случай – такова официальная версия армейских властей. Между тем один из них скрывался в селении на западном берегу и работал там пекарем. Я собирался допросить его, но ко времени моего прихода он был действительно мертв. Еще один несчастный случай. Верховный страж организовал за мной слежку, словно я виноват в том, что веду расследование. Плохо мое дело, Нефрет. Забудьте о том, что я вам наговорил.

– Вы хотите отступить?

– Я всей душой люблю истину и справедливость. Отступив, я погубил бы себя.

– Чем я могу вам помочь?

В глазах Пазаира блеснула лихорадка иного рода.

– Если бы мы могли беседовать время от времени, это придало бы мне мужества.

– Простуда может дать осложнения, которые нельзя пускать на самотек. Вам наверняка потребуются консультации.

21

Ночь в гостинице оказалась столь же веселой, сколь изнурительной. Куски жареной говядины, баклажаны со сливками, пирожки в изобилии и восхитительная сорокалетняя ливийка, бежавшая из своей страны, чтобы развлекать египетских солдат. Колесничий не обманул: одного мужчины ей было мало. Уж на что непревзойденным любовником считал себя Сути, но даже ему пришлось спустить флаг и передать эстафету своему начальнику. Страстная, жизнерадостная ливийка принимала самые немыслимые позы.

Когда колесница снова пустилась в путь, у Сути слипались глаза.

– Надо уметь обходиться без сна, мой мальчик! Не забывай, враг атакует, когда ты устал. Да, отличная новость: мы в авангарде авангарда! Первые удары – наши. Если ты собирался стать героем, у тебя есть для этого все возможности.

Сути прижал лук к груди.

Колесница помчалась вдоль Царских стен [39] , грозной цепи крепостей, построенных владыками Среднего царства и постоянно укреплявшихся их преемниками. Эта поистине грандиозная стена, отдельные цитадели которой связывались между собой с помощью костров, была способна предотвратить любые попытки вторжения со стороны бедуинов и азиатов. В Царских стенах, протянувшихся от побережья Средиземного моря до самого Гелиополя, размещались и постоянные гарнизоны, и войска, охранявшие границы, и таможенные службы. Никто не мог ни войти в Египет, ни выйти из него, не назвав здесь своего имени и цели путешествия; торговцы уточняли, какой именно товар они везут, и платили пошлину. Стража отказывала во въезде в страну нежеланным чужестранцам и выдавала пропуск лишь после внимательного изучения документов, должным образом засвидетельствованных столичным чиновником, занимающимся переселенцами. Ибо стела фараона гласила: «Каждый, пересекший эту границу, становится одним из моих сыновей».